Продолжаем публикацию серии специальных репортажей из деревень и поселков, в которых закрылись колонии. Первую часть материала «Брошенные зоны»: спецрепортаж из Лозьвинского – «В гнезде «Черного беркута» – можно прочитать, нажав на активную ссылку. 

Сегодня – вторая часть рассказа о закрытой ЛИУ-56, осужденных, содержавшихся в легендарной колонии Лозьвинского. Здесь сидели маньяки, террористы и насильники. А еще этот текст - об обычных людях. Они остались у опустевшей зоны, возвышающейся на утесе, с которого снялся «Черный беркут». 
... В конце октября 2021-го снега в поселке Лозьвинском, умирающем за 35 километров к северу от Ивделя, уже навалило по щиколотку. Днем 30 октября было минус 4 градуса по Цельсию. А еще, как говорят синоптики, облачно и временами снег. 
– Какое неприветливое место, – поежившись, выносит приговор Надежда. – Неудивительно, что здесь была колония особого режима.

Надя – журналист из Москвы. Она пишет текст о «детях ИвдельЛага», крупного ГУЛАГовского объединения, в советские годы действовавшего на севере Свердловской области, и о нашем краудфандинговом проекте «Брошенные зоны: как живут люди в поселках, откуда ушла тюрьма». 
В 2019 году в Лозьвинском закрыли поселкообразующее предприятие – исправительную колонию №56 ГУФСИН России по Свердловской области «Черный беркут». Здесь содержались особо опасные преступники, в том числе, приговоренные к пожизненному лишению свободы, а также те, кому расстрел в порядке помилования заменили на 25 лет в колонии особого режима. 
Осужденных пожизненно этапом отправили на Дальний Восток: доживать «за колючкой» они будут в поселке Эльбан, где открыли новую колонию особого режима для пожизненно осужденных – ИК-6. За семилучевую форму корпусов ее прозвали «Снежинкой». 
Тех, кто вместо пули в затылок получил 25 лет колонии, вывезли отбывать наказание в другие регионы. Но перед закрытием «Беркута» на воле оказались несколько его «птенцов». Они отбыли свой срок в «гнезде» «Черного беркута». 
Сегодня о тех, кто вышел. 

25 лет взамен расстрела

Заключенные, содержавшиеся в «Черном беркуте» в последние годы, делились на две категории. Первая – осужденные к пожизненному лишению свободы. Вторая – те, кому смертную казнь заменили на 25 лет лишения свободы. 
Мораторий на смертную казнь фактически был введен в России в апреле 1997 года: президент Борис Ельцин перестал рассматривать дела приговоренных к смертной казни. Это остановило приведение в силу расстрельных приговоров. Согласно 184-й статье Уголовно-исполнительного кодекса РФ, исполнение смертного приговора возможно только, если президент отклонит поданное прошение о помиловании или не примет решение о помиловании (в том случае, если осужденный его не подавал).  
Суды еще почти три года выносили расстрельные приговоры в отношении особо опасных преступников. По данным судебного департамента при Верховном суде, в 1997 году к исключительной мере наказания были приговорены 106 человек. В 1998-м - 116 человек, в 1999-м - 18-ть.  
А 19 ноября 2009 года Конституционный суд России принял решение, согласно которому никакие суды в стране больше не могут выносить смертные приговоры.
При этом, Уголовный кодекс РФ до сих пор предусматривает смертную казнь. Согласно 59-й статье УК, исключительная мера наказания может быть установлена только за особо тяжкие преступления, посягающие на жизнь человека. Смертный приговор не может назначаться несовершеннолетним, женщинам, а также мужчинам старше 65 лет. 
В порядке помилования расстрельный приговор может быть заменен пожизненным лишением свободы или сроком в 25 лет.
Провести его вчерашние смертники должны в колонии особого режима. 
Одной из таких зон был «Черный беркут». 

– Когда мы начали проверять эту колонию, там не было уже никого, кто попал туда в Советском Союзе. Первым освободившимся был человек, который ушел на волю 24 февраля 2017 года. А арестован он был 24 февраля 1992 года. То есть, уже в Российской Федерации, – отмечает правозащитник Дмитрий Халяпин, общественный помощник уполномоченного по правам человека в регионе. – Но паспорта у некоторых из них были советскими. И это стало проблемой...
Дмитрий Анатольевич - бывший член Общественной наблюдательной комиссии за соблюдением прав человека в местах принудительного содержания Свердловской области. В 2017-2018 годах он с десяток раз бывал в «Черном беркуте» с общественными проверками. 

За решетку с советским паспортом 

«Проблема советских паспортов» возникла в связи с тем, что часть из осужденных была не из России, а из Казахстана, Украины, Узбекистана... Под следствием, а потом и в «Черном беркуте», они оказались после того, как распался Советский Союз. Состоялся «парад суверенитетов». Но гражданства, например, Казахстана, Узбекистана и других стран у этих заключенных не было. В реестры граждан стран, образовавшихся на месте СССР, они не попали. В личном деле - паспорт гражданина Советского Союза. Но этого государства больше нет, – Дмитрий Халяпин отмечает, что некоторые заключенные ИК-56 остались «советскими гражданами», по сути - лицами без гражданства. 
- Казахстан их, например, не признавал своими: «Нет, говорят, у нас такого гражданина». Начинаешь: «А вот по советскому паспорту....» «Ну, нет». И все, – разводит руками Дмитрий Анатольевич. - Их прямо из колонии забирали и отправляли в центр временного содержания иностранных граждан в Екатеринбурге, на Горнистов. Мы заходили туда с общественными проверками. Пытались помочь...

Проблему с паспортами «советских граждан», выходящих на свободу из особой российской колонии, удалось разрешить.
– По вопросу паспортизации осужденных, которым исключительная мера наказания была заменена на срок в 25 лет, мы работали вместе с федеральной службой исполнения наказаний. Искали родственников заключенных с советскими паспортами. Считали: они должны вернуться на Родину, а не оставаться в нашем регионе, – рассказывает бывший член ОНК Халяпин. – Всем, кто был на территории России до 1992 года. делали российские паспорта. Выиграли несколько судов – если у осужденного были родственники в Российской Федерации, мы пытались, чтобы (после отбытия наказания, – прим. «Глобус») они жили в РФ. 
Когда выйдут. 

«Законсервированные» бандиты

– Первый, который вышел, в свое время был в Казахстане секретарем чуть ли не райкома партии. Вступил в перестрелку во время разборок, – вспоминает Дмитрий Анатольевич. 
Многие из тех, кто отбывал 25-летний срок в «Беркуте», - бандиты, получившие приговор за то, что творили во время «лихих девяностых». 
– Эти люди считали, что оборот оружия – это гранатометы, автоматы. А не какой-то там травматический пистолет. Они не понимали, что (травмат) – оборот оружия, - подумаешь, отмечает Халяпин, ерунда какая. 
В пример Дмитрий Анатольевич приводит осужденного М.
 – Он был самым пожилым из тех, кому дали смертную казнь (после заменив на 25 лет в колонии особого режима, – прим. «Глобус»). Тогда ему было 56 лет. Он был бароном по водке из Нижнего Новгорода. При задержании лично застрелил трех милиционеров. Его спросили: «Ты сейчас бы это сделал?» Он ответил: «Да». Не совсем они исправились, – считает Халяпин. - Это люди из 90-х годов. Они остались как бы «примороженными». У них - все эти понятия... Получилось, что какое-то время они сидели с закрытой информацией, как законсервированные. Было необходимо, чтобы они «оттаяли», чтобы понимали, что время-то другое. 

Адаптация через телевизор

Халяпин рассказывает, что года за три до конца «Черного беркута» бывших смертников стали потихоньку готовить к выходу на волю. 
– Когда те, кому исключительную меру заменили на срок, начали осознавать, что могут выйти, если доживут в колонии 25 лет, их поселили в лагерь, – говорит Дмитрий Анатольевич.
Бывших смертников, в частности, начали адаптировать к вольной жизни через... телевидение. 
– Включили НТВ, «Россию», Первый канал. Они смотрели ТВ и видели, какая жизнь за «колючкой». Когда им дали возможность смотреть телевизор, для них большим откровением стало то, что это – совсем другая страна, – рассказывает Халяпин о тех, кто сел еще в середине бандитских 90-х. - И приходилось с ними работать, как-то объяснять.

Правозащитник Халяпин – клинический психолог Свердловской региональной общественной организации инвалидов "Екатеринбургский Клубный Дом". Дмитрий Анатольевич отмечает, что бывшие смертники из «Черного беркута» оказались «довольно адаптивной группой».
По словам правозащитника, технические новинки не очень поразили вышедших на волю вчерашних смертников. 
– Последние годы они могли смотреть телевизор и знали, что есть, например, такое изобретение человечества, как сотовые телефоны. В кино все ходили с мобильниками. Они даже видели, какие прилавки в магазинах. Они весьма хорошо знали последние новости и были довольно патриотично настроены. Но телефоном, конечно, пользоваться не умели, – вспоминает Дмитрий Халяпин. - Но когда они заходили в магазин, то открытием для них было, что хлеб бывает разным. Хоть в кино и видели это, но все равно ходили и смотрели, эти булки выбирали. 

Бывшие смертники выходят на волю

Дмитрий Халяпин и его коллеги встречали у ворот «Черного беркута» нескольких осужденных, отбывших срок. 
– Многих оттуда мы просто на машине вывозили в Екатеринбург, чтобы (добрались без приключений, – прим. «Глобус»). Забирали, адаптировали. Когда сажали в автомобиль, давали sim-ку и сотовый телефон. Пока ехали, обучали, как пользоваться сотовой связью. Он связывался с родственниками. Рассказывал, как и куда поедет, – Дмитрий Анатольевич говорит, что многих избежавших расстрела смертников дожидались родные и близкие. - У многих были семьи и сейчас они живут с родными. Практически всех приняли. 
Освободился и бывший инспектор ГАИ Хабас Закураев, автор скульптуры черного беркута, благодаря которой колония особого режима в Лозьвинском получила свое неофициальное название. 
– Он был из Нальчика. Я его встречал. Его осудили за смерть тещи, будем так говорить. Он вообще не хотел приезжать в свое село. Но мы туда написали. И три человека приехало к нему, чтобы довезти до родины, – вспоминает правозащитник.
В «Черном беркуте» был осужденный, который умудрился дважды... получить смертный приговор.  
– Первый вынесли в Узбекистане, второй – в России. То есть, он сначала в Узбекистане заочно получил смертный приговор. Потом приехал в Россию, здесь натворил дел и тоже был приговорен к смертной казни. Но сидел в «Беркуте» 25 лет. Отец и дочь его жили в Алтайском крае. А Узбекистан требовал его вернуть – после отбытия срока в России. У них смертная казнь отменена. Не знаю, как решился этот вопрос. Он должен был выходить. Но перед закрытием ИК-56 их отвезли на Алтай. Не знаю, где он сейчас, – отмечает Халяпин.
А бывший водочный барон М., не раскаявшийся в убийстве милиционеров, умер в Екатеринбурге. 
- По-моему, он скончался в 19 году. Мы его выводили по 81-й статье, предусматривающей освобождение по состоянию здоровья. Предлагали вернуться в Нижний Новгород, там у него были родственники. Но он хотел умереть на Урале. И умер, – рассказывает Дмитрий Анатольевич. – Ему было 78 лет. 

Правозащитник Халяпин отмечает, что все те, кто на его памяти вышел из «Черного беркута», отбыв 25-летний срок, как-то адаптировался к мирной жизни. 
– Не слышал, чтобы они сделали какое-то правонарушение... Но, вы не поверите, они стали умирать. Это престарелые люди, которым за 60. Всем. Понимаете, они даже в силу возраста не смогут ничего совершить, – считает Дмитрий Анатольевич. – Не знаю, как там с пенсионным обеспечением, они ведь работали в колонии... Этого вопроса мы не ставили.
Халяпин отмечает, что на волю могут рассчитывать не только те, кому исключительную меру наказания заменили на 25 лет, но и те, кто сидит пожизненно. 
- Через 25 лет может быть рассмотрен вопрос из условно-досрочного освобождения. Поэтому где-то с этого года те, кто был осужден на пожизненное в 96-м, 97-м, при хорошей характеристике имеют право послать в суд ходатайство об освобождении по УДО. И, если решит суд, выходить на свободу. Я пока не слежу, но такое право у «пожизненников» есть, – отмечает Халяпин. 
Не всем заключенным удалось покинуть колонию Лозьвинского. Бывший начальник ИК-56 Субхан Дадашов рассказывал, что при колонии действовало кладбище.

Отец – охранник, сын - сиделец

Впрочем, в поселке остались и живые люди. 
… 30 октября 2021 года жительница Лозьвинского Галина Клиновая поит заезжих журналистов чаем с печеньем в клеточку. И рассказывает, как живет с супругом и двумя дочками в ивдельской глуши. 
– Со светом тут проблемы, – признается Галина. – Столбы постоянно падают, трансформатор за год раз пять горел. 
Но это, отмечает Галина, дело уже привычное. Ее больше беспокоит, что неделю назад из поселка забрали пожарную машину, приписанную к колонии. Теперь, если в поселке что-то не дай бог загорится, то тушить свет придется окончательно. С «пожаркой», признается, женщина, было поспокойней. 
– Я сама-то с Кордона. Росла в интернате. Это муж – коренной, из Лозьвинского. Здесь родился, здесь и пригодился – служил в колонии. Саша, ты кем работал? – кричит Галина в сторону коридора.
В ответ – тишина. 

Лиза, одна из дочек Галины, идет в соседнюю комнату. Возвращается и тихонечко докладывает, что папа – спит.
– Он ушел с работы, – говорит Галина. 
Раньше у нее был сын Дима. Галя признается, что парень вышел добрым, но шебутным. И почти всю сознательную жизнь промыкался по местным зонам.
Крайним оказался срок в ИК-62, ивдельской колонии общего режима, куда парень загремел за угон пяти автомобилей. 
Очередной день рождения - 16 июля – Дима встретил за решеткой. Галина вспоминает, как собирала передачку – торты и газированную воду.
А через неделю ей сообщили, что сын покончил жизнь самоубийством.
– Его посадили в одиночную камеру. Говорят, из-за того, что он набил себе наколки, – Галина рассказывает, что сын хорошо рисовал. 
Лиза приносит на кухню большой рисунок, нарисованный простым карандашом и убранный в деревянную раму. 
С картины смотрят женщина и ребенок лет четырех. 
– Это он нарисовал – себя и меня, с фотографии перерисовывал, – отмечает Галина. 
И улыбается впервые за все время разговора. 

Надя спрашивает, как отец, работающий «в зоне», относился к сыну-сидельцу.
Нормально относился, отвечает Галя. С работой помогал и вместе с ней передачки в колонию возил.
– Нам-то полегче, – признается Галина и кивает в сторону окна. Во дворе припаркована ВАЗовская «шестерка». – Мы в Ивдель можем съездить. Хоть в «Магнит» с «Монеткой», а хоть в «Пятерочку». Главное, чтобы дорогу почистили. А вот Галя, соседка, – Клиновая кивает на стену, – одна живет, без машины... У соседей еще транспорт есть.
– А сколько сейчас жителей осталось в Лозьвинском? 
Галина начинает считать, загибая пальцы. Загнув мизинец на правой руке, поднимает глаза и сообщает: 
– Десять!